— Что вы можете сказать о своих гостях? — Я сделал вид, что не обратил внимания на вопрос, и Золотов не переспросил.

— Люди как люди. — Он сделал неопределенный жест.

— Подробней, пожалуйста.

— Да я их знаю мало. Разве что Марочникову… — Я понял, что Ирина проинформировала своего друга, о чем мы с ней говорили. — Маринка ее подружка, но встречался я с ней раз пять, и все больше в компаниях. Перебросимся словами, потанцуем — и все… С Петренко тоже шапочное знакомство…

— Как же вы собрались под одной крышей — четыре малознакомых человека?

— Да так как-то… От скуки. И потом знаете, как бывает: я — с Ирой, она позвала подругу, а та привела своего парня… Так сказать, четверо в одной лодке… Мне не жалко, дача большая, места всем хватит, думал, компанией веселей будет. — Золотов опять печально улыбнулся, приглашая к ответной понимающей улыбке. — А вышло вон как…

Попрощался он важно, с достоинством.

Итак, факт убийства налицо, есть труп, и есть признание убийцы. Но обстоятельства и причины преступления по-прежнему непонятны. Неясно и многое другое в этой истории. Путей восполнить пробелы уже нет: все, кого можно допросить, допрошены. Впрочем, остался еще один свидетель…

Кортик был устаревшего образца и напоминал сужающийся к концам католический крест. Чешуйчатые ножны, резные перекрестья и набалдашник. В свое время он, сверкая бронзой, висел у бедра какого-нибудь флотского офицера и, болтаясь в такт ходьбе, придавал особый шик морской форме. Сейчас все металлические детали покрылись слоем патины, витая костяная ручка потускнела и подернулась сеткой мельчайших трещинок. Проволочный шнур, повторяющий извивы рукоятки, тоже потемнел, выцвела перевязь. И этот налет старины придавал кортику вид дорогой антикварной вещи.

Я нажал едва заметную в рельефных выпуклостях перекрестья кнопку замка и потянул рукоятку, освобождая блестящую сталь, лишь в нескольких местах тронутую мелкими точками коррозии. Обоюдоострый ромбический клинок с обеих сторон покрывал тонкий узор травленого рисунка — парусники, якорь, перевитый канатом, затейливая вязь сложного орнамента. Кружево травления нанесено мастерски, так что даже продольные выемки — долы — не искажали изображения. Красивая отделка, изящная форма, продуманные пропорции клинка и рукоятки, искусная резьба… В таком сочетании стали, кости и бронзы эстетическая функция вытеснила утилитарную, эта привлекательная вещица воспринималась как настенное украшение, произведение искусства, а не оружие…

На клинке не осталось криминальных следов, благородная сталь отталкивает жидкость, и она скатывается каплями, но если присмотреться, в углублениях рисунка увидишь бурые разводы…

Странно, что на ножнах и рукоятке не обнаружены отпечатки пальцев: не протирала же их Вершикова после убийства! Очень странно.

ИСКУШЕНИЯ ДЛЯ ИЩУЩЕГО ИСТИНУ

Характеристики на всех участников трагической вечеринки были одинаковыми, хотя и написаны разными словами. Если бы их заложили в компьютер с заданием выдать портреты охарактеризованных лиц, мы бы получили фотографии близнецов среднего пола.

Такого же однообразия я ожидал и от справок о судимости, однако, к своему удивлению, обнаружил, что Валерий Золотов тринадцать лет назад привлекался к уголовной ответственности за мошенничество, но, учитывая его несовершеннолетний возраст, дело прекратили, ограничившись мерами общественного воздействия.

Никакого юридического значения этот факт не имел, но как штрих, характеризующий личность Золотова, был довольно красноречив. Любопытными были и другие новости: экспертиза дала заключение, что бутылки в «кают-компании» «Баркентины «Кейф» вместо благородного «Камю» и марочного импортного вина содержали низкосортный коньячный напиток и дешевый портвейн. И заключительный аккорд — дедушка Золотова действительно служил во флоте и перед выходом в отставку имел звание капитана 1-го ранга, но адмиралом он никогда не был.

Вот вам и почтеннейший Валерий Федорович! Человек-блеф! Теперь понятно, почему Ирина Марочникова обычную черную баню величает финской…

Зачем ему нужно это нагромождение лжи? Ну, положим, звание «внука адмирала» могло давать ему в школе какие-то крохотные привилегии, например: «Из уважения к дедушке я тебе, Золотов, сегодня двойку не поставлю» — ведь проверять действительное звание дедушки никому бы не пришло в голову. Я до сих пор не могу сказать, что заставило меня сделать соответствующий запрос… Но школу-то он закончил давным-давно, а продолжает ходить во внуках. Да еще фальсификация спиртного, упоминание о знакомствах с «сильными мира сего»… Скорее всего этот камуфляж следствие укоренившейся привычки прикрывать собственную незначительность близостью к авторитетным людям и организациям. Но может ли эта привычка иметь какую-нибудь связь с преступлением?

С человеком-блефом нужно держать ухо востро: все, что его окружает, может оказаться фикцией, надувательством, мистификацией. А что, если и та картина преступления, которая мне подсовывается, тоже блеф? Тогда все неясности и неувязки объясняются очень просто.

Следствие практически закончено, надо получить еще пару-тройку документов, и можно составлять обвинительное заключение. И если мои сомнения небезосновательны, то этим актом блефу будет придана юридическая сила.

Но кто может быть заинтересован в такой игре? Как могли развиваться события на самом деле?

Я вышел в коридор и толкнул дверь соседнего кабинета с табличкой «Лагин Ю. Л.».

— Добрый вечер, Юрий Львович. Как поживаете?

— Мы поживаем. А ты, я вижу, бездельничаешь?

Лагин — добрый и умный человек, с огромным житейским и профессиональным опытом, но за тридцать лет следственной работы накопил немалый запас сарказма. Впрочем, я уже привык к его манере разговора, и мне нравилось общаться с ним, личностью интересной и незаурядной. К тому же всегда можно было рассчитывать получить от него дельный совет.

— Бездельничаю, Юрий Львович. От вас ничего не скроешь.

— Ну тогда подожди пару минут, я допишу, и побездельничаем вместе.

Ему было пятьдесят пять. Высокий, плотный, с большой головой, Лагин держался всегда солидно и внушительностью вида мог поспорить с шефом, недаром посетители, встречая в коридоре, часто принимали его за прокурора.

— Ну-ну, так что, ты говоришь, у тебя стряслось? — Лагин закончил писать и откинулся на спинку стула.

— Стрястись ничего не стряслось…

— Отчего же тогда тебя гложут сомнения? И что ты хотел спросить у старика Лагина?

Нет, он не читал мысли. Но как всякий хороший следователь умел определять направление хода размышлений собеседника и его ближайшие намерения.

— Странная штука получается, Юрий Львович. По делу практически все сделано, а ясности никакой…

— Такое бывает. — Лагин неопределенно крякнул.

Я пересказал обстоятельства дела. Лагин, снисходительно улыбаясь, перебирал мелкие предметы в объемистом ящике своего огромного, обтянутого зеленым сукном стола, но по глазам было видно, что слушает он внимательно.

— И что же тебя смущает?

— Да как-то неопределенно все. Нет четкой картины происшедшего.

— А ты хотел получить незамутненную, химически чистую истину, так сказать, рафинированный вариант? Впадаешь в ошибку новичков и забываешь, что она многолика.

— Сейчас вы начнете про абсолютную и относительную, формальную и материальную, квази- и псевдоистину…

— Нет уж, учить тебя философии не собираюсь. Речь о другом. Как я понял, ты боишься, что найденная тобой истина слишком туманна? — Лагин слегка улыбнулся.

— Пожалуй.

— Истина приговора должна быть ЮРИДИЧЕСКОЙ истиной. Пусть она неполна по сравнению с самим преступлением, пусть упущены какие-то детали, пропали оттенки и психологические нюансы, но эта неполнота не должна касаться основного: кто совершил преступление и как надо квалифицировать его действия. Именно здесь проходит грань, отделяющая правосудный приговор от неправосудного! И в этих вопросах истина не многолика — она одна. Ее нельзя установить неполно, можно либо найти ее, либо нет. Любая неполнота превратит истину в заблуждение, а на нашем языке — в судебную ошибку!